Меч мертвых [= Знак Сокола ] - Андрей Константинов

После досадного случая с Замятней и лекарками друзья стали было видеться редко. Харальд не ходил во двор к боярину, где прежде был гостем едва ли не каждодневным: видеть не хотел языкастую хромоножку. Искра тоже к нему не очень спешил. Полюбил, вишь ты, с бабкой и девкой умные беседы вести, премудрости набираться. Повадился по избам с ними ходить, где они хворых смотрели…

Боярин Твердята, мечтавший узреть сына княжеским витязем, нажил в бороду ещё один седой клок. Он-то уж возрадовался, что Искра с датским княжичем вроде сдружился, и вот те на!.. Так что, когда пришёл Харальд звать с собой в лес за зверем – чуть не силой выпроводил нерешительного за ворота. Лучших отроков с ним снарядил – бережения для. Лучших псов взять повелел. Проводника послал, молодого ижора по имени Тойветту…

Охрана, приставленная к сыну прозорливым отцом, вскоре сгодилась. Не только люди желали добыть лосей и оленей, от Нового Города далеко отбежавших. Встретился полесовникам страшный медведь, свирепый шатун. И насел прямо на Харальда.

Тот не показал страха – взял его на копьё, но копьё хрустнуло. Искра бросился выручать, отвлёк вздыбленного зверя попавшей в рёбра стрелой. Медведь повернулся, стряхивая повисших собак, но его окружили отроки, а Эгиль с рыком, равным звериному, подскочил сзади и ударил секирой.

Мясом этого медведя они и лакомились теперь, сидя вокруг костра.

– Ну, видишь звезду? – пытал Харальда Искра. – Да вон же!..

Сам он успел узреть уже не меньше десятка и каждую назвал по имени, а про десять других предсказал, над какой ёлкой какая проглянет.

– Вижу, – сказал наконец Харальд. Теперь он понимал, за что сын ярла получил прозвище: Звездочёт. Дома, при батюшке, Искра свои познания скорее таил, зато здесь, на воле, – отводил душу.

Харальд долго слушал молодого словенина, мысленно сравнивая гардские названия звёзд со своими, привычными. Потом подумал, что из Искры, наверное, вышел бы отличный кормщик на боевом корабле. Хоть и говорил сын ярла, будто на корабле его, как и самого Твердислава, жестоко укачивало… Неожиданная мысль потянула с собой другую и третью. Он внезапно сообразил, что его родные места были совсем ненамного южней здешних краёв. Стало быть, датским мореплавателям, ходившим на север, могли пригодиться знания Искры. Датские корабельщики тоже, конечно, не первый век смотрели на звёзды. Харальд весьма сомневался, чтобы Искра, его ровесник, знал хоть полстолько, сколько иные седобородые мореходы. Но зря ли советуют истинно мудрые: удивившись чему-нибудь – спрашивай, не боясь показаться несведущим и вызвать насмешку. Вдруг да узнаешь нечто прежде неведомое и однажды могущее пригодиться…

И Харальд спросил:

– Ты, верно, не заблудишься, пока звёзды над головой.

– Не заблужусь, – кивнул Твердиславич.

– А мог бы ты рассказать о звёздах, которые у вас считают приметными, моему человеку? В нашей стране часто забавляются, сравнивая премудрость…

– Раньше, я слышал, свою голову в заклад ставили, – вставил Эгиль. И притворно вздохнул: – Вот люди были!.. Теперь не то, теперь поди и не сыщешь таких отчаянных мудрецов…

Искра смутился и покраснел:

– Ну, я уж свою голову… Да и что я про звёзды знаю-то… Совсем почти ничего…

…Мог ли предвидеть сын Рагнара, что случайный разговор у костра получит совсем неожиданное продолжение! И, если подумать, было оно тем более странным, что мысль испытать в деле познания молодого Твердиславича осенила не его самого, Харальда, а Искру, считавшегося вроде бы робким. Когда все, кроме дозорного отрока, угомонились возле огня, Искра подобрался к другу и жарко зашептал ему в ухо:

– А приметил ты, куда звёзды ныне лучи простирали?..

Харальд даже вздрогнул. Он уже засыпал, и ему даже начало сниться что-то очень хорошее и занятное. Но тряхнули за плечо – и сон улетел незнамо куда, не вспомнишь его, назад не приманишь…

– Что?.. – спросил он недовольно.

– Приметил ты, говорю, куда звёзды лучи свои простирали?..

– Нет…

– К полудню! – объявил Искра с торжеством.

– И что?.. – сонно отозвался Харальд. Он успел решить, что сын ярла надумал очередной раз похвалиться остротой зрения: ведь для того, чтобы заметить, в какую сторону тянулись тонкие лучики звёзд, вправду требовались Искрины рысьи глаза.

– Это значит, ветер меняется, – ответил юный словенин. – Метель будет.

– Пересидим… – зевнул Харальд. – Медведь большой… – Зевнул и добавил: – Хотя и невкусный…

И повернулся в меховом мешке на другой бок, отгораживаясь от Искры и собираясь снова заснуть. Но отделаться от Твердиславича оказалось не так-то легко.

– Я к чему, – снова зашептал тот. – Если хочешь на оборотней поохотиться, так другого случая у нас, верно, не будет…

Тут уж сон пропал сам собой, Харальд живо открыл глаза.

– На оборотней?..

– Я с ижором говорил, с Тойветту… Я речь ижорскую разумею… Где мы Лесного Хозяина взяли, он следы поблизости видел… С волком кормилец наш нынешний на поляне схватился, и волк, снег кровью марая, раненый еле ушёл…

Харальд всё же не понял:

– Оборотни-то при чём…

– А при том, – сказал Искра, – что волк-то был одноглазый.

Вот когда всё встало на место! Харальд стряхнул последние остатки дремоты. И увидел, что Искра боится, но страха своего старается не показать. Наоборот – начни отговаривать его от затеи, обидится. Молодой датчанин и не стал отговаривать. Ему тоже было боязно; он хотя смертный бой знал и не понаслышке, всё-таки один оборотень хуже десятка врагов. Он по привычке спросил себя, как поступил бы на его месте отец. Потом поймал Искру за отворот полушубка и дотянулся к его уху:

– Сделаем так…

Утро застало их довольно далеко от места ночлега. Пока было темно, не сбиться с волчьего следа помогала луна, а затем – как раз когда закатилась названная Искрой звезда – стало светать. Друзья по очереди торили лыжню: Искра был привычней, Харальд – сильней. Поначалу одноглазый волк-оборотень мерещился за каждой сосной, но ломиться сквозь рыхлый снег было тяжело – боязнь и тревога скоро сошли на нет, сменившись едва ли не безразличием.

А кроме того, про себя они уже понимали, что вернутся скорее всего ни с чем. Кровяные пятна вдоль звериного следа становились всё мельче и реже: волк – оборотень, не оборотень – уходил. Его раны были не смертельными, и восходящее солнце не отнимало у него силы и резвости. Харальд и Искра шли за ним уже без особых надежд на добычу, больше из упрямства. Не поворачивать же, в самом деле, просто так навстречу неизбежным попрёкам Эгиля и остальных!.. Ну, то есть повернуть, признавая неудачу, конечно, рано или поздно придётся, но…

Две вещи случились почти одновременно. Волчий след внезапно исчез, точно веником заметённый в рыхлом снегу. А Харальд, остановившись, покрутил туда-сюда носом и, понизив голос, сказал: